Неточные совпадения
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними
в славе спорили
Дворянские
дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг
играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие праздники,
Не день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Ранним утром выступил он
в поход и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело происходило
в половине сентября). Солнце
играло на касках и ружьях солдат; крыши
домов и улицы были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого
дома виднелось веселое пламя.
Он ни во что не вмешивался, довольствовался умеренными данями, охотно захаживал
в кабаки покалякать с целовальниками, по вечерам выходил
в замасленном халате на крыльцо градоначальнического
дома и
играл с подчиненными
в носки, ел жирную пищу, пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным словом «братик-сударик».
— Да не позабудьте, Иван Григорьевич, — подхватил Собакевич, — нужно будет свидетелей, хотя по два с каждой стороны. Пошлите теперь же к прокурору, он человек праздный и, верно, сидит
дома, за него все делает стряпчий Золотуха, первейший хапуга
в мире. Инспектор врачебной управы, он также человек праздный и, верно,
дома, если не поехал куда-нибудь
играть в карты, да еще тут много есть, кто поближе, — Трухачевский, Бегушкин, они все даром бременят землю!
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен;
Дымясь, из раны кровь текла.
Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь;
Теперь, как
в доме опустелом,
Всё
в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окна мелом
Забелены. Хозяйки нет.
А где, Бог весть. Пропал и след.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался
в задумчивую лень:
Со сна садится
в ванну со льдом,
И после,
дома целый день,
Один,
в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде
в два шара
Играет с самого утра.
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений ждет: вот едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
Я не старалась, бог нас свел.
Смотрите, дружбу всех он
в доме приобрел:
При батюшке три года служит,
Тот часто бе́з толку сердит,
А он безмолвием его обезоружит,
От доброты души простит.
И между прочим,
Веселостей искать бы мог;
Ничуть: от старичков не ступит за порог;
Мы ре́звимся, хохочем,
Он с ними целый день засядет, рад не рад,
Играет…
Медлительные звуки виолончели долетели до них из
дому в это самое мгновение. Кто-то
играл с чувством, хотя и неопытною рукою «Ожидание» Шуберта, и медом разливалась по воздуху сладостная мелодия.
В чистеньком городке, на тихой, широкой улице с красивым бульваром посредине, против ресторана, на веранде которого, среди цветов,
играл струнный оркестр, дверь солидного, но небольшого
дома, сложенного из гранита, открыла Самгину плоскогрудая, коренастая женщина
в сером платье и, молча выслушав его объяснения, провела
в полутемную комнату, где на широком диване у открытого, но заставленного окна полулежал Иван Акимович Самгин.
— Ваш отец был настоящий русский, как дитя, — сказала она, и глаза ее немножко покраснели. Она отвернулась, прислушиваясь. Оркестр
играл что-то бравурное, но музыка доходила смягченно, и, кроме ее, извне ничего не было слышно.
В доме тоже было тихо, как будто он стоял далеко за городом.
Самгин вспомнил, что с месяц тому назад он читал
в пошлом «Московском листке» скандальную заметку о студенте с фамилией, скрытой под буквой Т. Студент обвинял горничную
дома свиданий
в краже у него денег, но свидетели обвиняемой показали, что она всю эту ночь до утра
играла роль не горничной, а клиентки
дома, была занята с другим гостем и потому — истец ошибается, он даже не мог видеть ее. Заметка была озаглавлена: «Ошибка ученого».
Красавина. Да вот тебе первое. Коли не хочешь ты никуда ездить, так у себя
дома сделай: позови баб побольше, вели приготовить отличный обед, чтобы вина побольше разного, хорошего; позови музыку полковую: мы будем пить, а она чтоб
играла. Потом все
в сад, а музыка чтоб впереди, да так по всем дорожкам маршем; потом опять домой да песни, а там опять маршем. Да так чтобы три дня кряду, а начинать с утра. А вороты вели запереть, чтобы не ушел никто. Вот тебе и будет весело.
Первенствующую роль
в доме играла супруга братца, Ирина Пантелеевна, то есть она предоставляла себе право вставать поздно, пить три раза кофе, переменять три раза платье
в день и наблюдать только одно по хозяйству, чтоб ее юбки были накрахмалены как можно крепче. Более она ни во что не входила, и Агафья Матвеевна по-прежнему была живым маятником
в доме: она смотрела за кухней и столом, поила весь
дом чаем и кофе, обшивала всех, смотрела за бельем, за детьми, за Акулиной и за дворником.
Дома отчаялись уже видеть его, считая погибшим; но при виде его, живого и невредимого, радость родителей была неописанна. Возблагодарили Господа Бога, потом напоили его мятой, там бузиной, к вечеру еще малиной, и продержали дня три
в постели, а ему бы одно могло быть полезно: опять
играть в снежки…
С князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно
играли; но князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это с своего места: этот мальчик был всюду как у себя
дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и
в голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
В одном из этих
домов преимущественно шел банк и
играли на очень значительные деньги.
В шесть часов вечера все народонаселение высыпает на улицу, по взморью, по бульвару. Появляются пешие, верховые офицеры, негоцианты, дамы. На лугу, близ
дома губернатора,
играет музыка. Недалеко оттуда, на горе,
в каменном
доме, живет генерал, командующий здешним отрядом, и тут же близко помещается
в здании, вроде монастыря, итальянский епископ с несколькими монахами.
Они провожали товарища, много пили и
играли до 2 часов, а потом поехали к женщинам
в тот самый
дом,
в котором шесть месяцев тому назад еще была Маслова, так что именно дело об отравлении он не успел прочесть и теперь хотел пробежать его.
После чая стали по скошенному уже лужку перед
домом играть в горелки. Взяли и Катюшу. Нехлюдову после нескольких перемен пришлось бежать с Катюшей. Нехлюдову всегда было приятно видеть Катюшу, но ему и
в голову не приходило, что между ним и ею могут быть какие-нибудь особенные отношения.
В каком-то большом
доме, где
играла музыка и было очень много женщин, все танцевали, а Лепешкин с Данилушкой откололи свою «руськую».
Катерина Ивановна только слегка кивнула своей красивой головкой и добродушно засмеялась. Привалов рассматривал эту даму полусвета, стараясь подыскать
в ней родственные черты с той скромной старушкой, Павлой Ивановной, с которой он когда-то
играл в преферанс у Бахаревых. Он, как сквозь сон, помнил маленькую Катю Колпакову, которая часто бывала
в бахаревском
доме, когда Привалов был еще гимназистом.
Половодов служил коноводом и был неистощим
в изобретении маленьких летних удовольствий: то устраивал ночное катанье на лодках по Узловке, то маленький пикник куда-нибудь
в окрестности, то иллюминовал старый приваловский сад, то садился за рояль и начинал
играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь
в высоких залах приваловского
дома.
Зато
дом Веревкиных представлял все удобства, каких только можно было пожелать: Иван Яковлич
играл эту зиму очень счастливо и поэтому почти совсем не показывался домой, Nicolas уехал, Алла была вполне воспитанная барышня и
в качестве таковой смотрела на Привалова совсем невинными глазами, как на друга
дома, не больше.
— Не к нему
в дом, у него своя жена… а к этой даме… Вон ее муж
играет налево
в углу с Павлом Андреичем.
И Старцев избегал разговоров, а только закусывал и
играл в винт, и когда заставал
в каком-нибудь
доме семейный праздник и его приглашали откушать, то он садился и ел молча, глядя
в тарелку; и все, что
в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал, и за то, что он всегда сурово молчал и глядел
в тарелку, его прозвали
в городе «поляк надутый», хотя он никогда поляком не был.
Разумеется, Красоткин мог бы их занять интереснее, то есть поставить обоих рядом и начать с ними
играть в солдаты или прятаться по всему
дому.
Это он не раз уже делал прежде и не брезгал делать, так что даже
в классе у них разнеслось было раз, что Красоткин у себя
дома играет с маленькими жильцами своими
в лошадки, прыгает за пристяжную и гнет голову, но Красоткин гордо отпарировал это обвинение, выставив на вид, что со сверстниками, с тринадцатилетними, действительно было бы позорно
играть «
в наш век»
в лошадки, но что он делает это для «пузырей», потому что их любит, а
в чувствах его никто не смеет у него спрашивать отчета.
Сели за стол. Алексей продолжал
играть роль рассеянного и задумчивого. Лиза жеманилась, говорила сквозь зубы, нараспев, и только по-французски. Отец поминутно засматривался на нее, не понимая ее цели, но находя все это весьма забавным. Англичанка бесилась и молчала. Один Иван Петрович был как
дома: ел за двоих, пил
в свою меру, смеялся своему смеху и час от часу дружелюбнее разговаривал и хохотал.
Владимир Дубровский воспитывался
в Кадетском корпусе и выпущен был корнетом
в гвардию; отец не щадил ничего для приличного его содержания, и молодой человек получал из
дому более, нежели должен был ожидать. Будучи расточителен и честолюбив, он позволял себе роскошные прихоти,
играл в карты и входил
в долги, не заботясь о будущем и предвидя себе рано или поздно богатую невесту, мечту бедной молодости.
С другой стороны, вероятно, Станкевичу говорили о том, что он по всему может занять
в обществе почетное место, что он призван, по богатству и рождению,
играть роль — так, как Боткину всё
в доме, начиная от старика отца до приказчиков, толковало словом и примером о том, что надобно ковать деньги, наживаться и наживаться.
Дача, занимаемая
В., была превосходна. Кабинет,
в котором я дожидался, был обширен, высок и au rez-de-chaussee, [
в нижнем этаже (фр.).] огромная дверь вела на террасу и
в сад. День был жаркий, из сада пахло деревьями и цветами, дети
играли перед
домом, звонко смеясь. Богатство, довольство, простор, солнце и тень, цветы и зелень… а
в тюрьме-то узко, душно, темно. Не знаю, долго ли я сидел, погруженный
в горькие мысли, как вдруг камердинер с каким-то странным одушевлением позвал меня с террасы.
Сверх дня рождения, именин и других праздников, самый торжественный сбор родственников и близких
в доме княжны был накануне Нового года. Княжна
в этот день поднимала Иверскую божию матерь. С пением носили монахи и священники образ по всем комнатам. Княжна первая, крестясь, проходила под него, за ней все гости, слуги, служанки, старики, дети. После этого все поздравляли ее с наступающим Новым годом и дарили ей всякие безделицы, как дарят детям. Она ими
играла несколько дней, потом сама раздаривала.
Дома дедушка
играет исключительно
в дураки и любит, чтоб ему поддавались.
Наконец все кое-как улаживается. К подъезду подают возок, четвернею навынос,
в который садится матушка с сестрой — и очень редко отец (все знакомые сразу угадывали, что он «никакой роли»
в доме не
играет).
Командиршею
в доме была матушка; золовки были доведены до безмолвия и
играли роль приживалок.
У нас
в доме в течение ряда лет был кружок по изучению Библии,
в котором она
играла главную роль.
В праздничные дни, когда мужское большинство уходило от семей развлекаться по трактирам и пивным, мальчики-ученики
играли в огромном дворе, — а
дома оставались женщины, молодежь собиралась то
в одной квартире, то
в другой, пили чай, грызли орехи, дешевые пряники, а то подсолнухи.
В дом Шереметева клуб переехал после пожара, который случился
в доме Спиридонова поздней ночью, когда уж публика из нижних зал разошлась и только вверху,
в тайной комнате,
играли в «железку» человек десять крупных игроков. Сюда не доносился шум из нижнего этажа, не слышно было пожарного рожка сквозь глухие ставни. Прислуга клуба с первым появлением дыма ушла из
дому. К верхним игрокам вбежал мальчуган-карточник и за ним лакей, оба с испуганными лицами, приотворили дверь, крикнули: «Пожар!» — и скрылись.
В апреле 1876 года я встретил моего товарища по сцене — певца Петрушу Молодцова (пел Торопку
в Большом театре, а потом служил со мной
в Тамбове). Он затащил меня
в гости к своему дяде
в этот серый
дом с палисадником,
в котором бродила коза и
играли два гимназистика-приготовишки.
— Играющий я! Добываю средства игрой
в тотализатор,
в императорских скаковом и беговом обществах, картами, как сами знаете, выпускаемыми императорским воспитательным
домом…
Играю в игры, разрешенные правительством…
Я вышел из накуренных комнат на балкон. Ночь была ясная и светлая. Я смотрел на пруд, залитый лунным светом, и на старый дворец на острове. Потом сел
в лодку и тихо отплыл от берега на середину пруда. Мне был виден наш
дом, балкон, освещенные окна, за которыми
играли в карты… Определенных мыслей не помню.
Гаев. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили
в город и позавтракали… желтого
в середину! Мне бы сначала пойти
в дом,
сыграть одну партию…
Любовь Андреевна. Минут через десять давайте уже
в экипажи садиться… (Окидывает взглядом комнату.) Прощай, милый
дом, старый дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько видели эти стены! (Целует горячо дочь.) Сокровище мое, ты сияешь, твои глазки
играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
Весь
дом был тесно набит невиданными мною людьми:
в передней половине жил военный из татар, с маленькой круглой женою; она с утра до вечера кричала, смеялась,
играла на богато украшенной гитаре и высоким, звонким голосом пела чаще других задорную песню...
В доме Бетленга жили шумно и весело,
в нем было много красивых барынь, к ним ходили офицеры, студенты, всегда там смеялись, кричали и пели,
играла музыка. И самое лицо
дома было веселое, стекла окон блестели ясно, зелень цветов за ними была разнообразно ярка. Дедушка не любил этот
дом.
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как
играет в печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из труб
дома, легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Дождливыми вечерами, если дед уходил из
дома, бабушка устраивала
в кухне интереснейшие собрания, приглашая пить чай всех жителей: извозчиков, денщика; часто являлась бойкая Петровна, иногда приходила даже веселая постоялка, и всегда
в углу, около печи, неподвижно и немотно торчал Хорошее Дело. Немой Степа
играл с татарином
в карты, — Валей хлопал ими по широкому носу немого и приговаривал...
Павел Петрович сумел поставить себя
в обществе; говорил мало, но, по старой привычке,
в нос, — конечно, не с лицами чинов высших; осторожно
играл в карты,
дома ел умеренно, а
в гостях за шестерых.
Лаврецкий вышел из
дома в сад, сел на знакомой ему скамейке — и на этом дорогом месте, перед лицом того
дома, где он
в последний раз напрасно простирал свои руки к заветному кубку,
в котором кипит и
играет золотое вино наслажденья, — он, одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него веселые клики уже заменившего его молодого поколения, — оглянулся на свою жизнь.
— А
дом где? А всякое обзаведенье? А деньги? — накинулся на него Зыков с ожесточением. — Тебе руки-то отрубить надо было, когда ты
в карты стал
играть, да мадеру стал лакать, да пустяками стал заниматься…
В чьем
дому сейчас Ермошка-кабатчик как клоп раздулся? Ну-ка, скажи, а?..